Гавань разбитых кораблей

В миниатюрах повышается необходимость четкого выделения главной мысли рассказа, в которой заключен его основной посыл, его послание (месседж), его философия — без этого миниатюра теряет смысл.

Без прочих элементов новеллы можно обойтись — даже без сюжета. Кстати, в произведениях больших по объему, главная мысль может затеряться за поворотами сюжета, за долгими описаниями.

Естественно, что преобладающим жанром в миниатюрах становится притча, в них повышается роль иносказаний. Ибо, чтобы «взять читателя», важны краткие, но ёмкие образы, сравнения, метафоры, аллегории.

Как и в сказочных произведениях не всегда нужно описывать внешность персонажей, давать подробное описание психологических характеристик героев и т. п.

В качестве примера такого подхода я хотел бы привести свой рассказ (миниатюру) «Гавань разбитых кораблей»:

«Элви и Клава шли по берегу. Темно-синее небо висело над ними, белые чайки кружили над берегом.
Элви шел, как будто печально погружённый в свои мысли, а Клава казалась спокойной, хотя и не радостной. Темные волосы, собранные заколками в прическу открывали ее лоб, темно-красная лента, заплетённая в волосах, лазоревая блузка и широкая темно-красная юбка до колен, довершали ее облик.
Вскоре из-за песчаного мыса показался залив, где стояли темные остовы кораблей.
Видя, что Элви посмотрел на суда, а Клава ответила на его немой вопрос:
— Это гавань разбитых кораблей, гавань разбитых надежд людей.
И, видя пробудившийся во взоре Элви интерес, пояснила:
— Каждый корабль — это человек. Когда его большая мечта, большие надежды разбились, его жизненный корабль можно увидеть в этой гавани…
— Как жестоко, — промолвив Элви.
— Это еще не всё, — сказала Клава и продолжила:
— У каждого из стоящих здесь судов есть вода — это залив, все корабли стоят в воде. А там дальше за дюнами на берегу покоятся остовы кораблей прямо на песке. И так как они без воды, то значит, тех людей уже нет в живых. А тот, кто здесь, в этом заливе — у них еще не все потеряно, как бы ни были тяжелы их потери, — заключила она.
Элви приободрился, в его глазах мелькнуло нечто вроде надежды:
— Тот, кто здесь… ты хотела сказать тот, чей корабль здесь?
— И так и так верно. Ведь это тонкий мир. Многие вещи здесь понимаются и выражаются буквально и воплощаются в виде реального (в этом мире) воплощения. Подобно тому, как мы я приходила к тебе время от времени в твоем городе.
— Да, ты виделась мне на берегу большого озера или даже моря, которого нет в центре твоего города — но в Тонком мире есть. Хотя каждый раз я забывал о нашей встрече, но мне чудилась картина: как девушка сидит над тоннелями. проложенными под Транссибом и смотрит вдаль, где за железной дорогой виднеются городские дома. А дальше берег — на месте острова Богородский находится море или озеро. Ведь та низина походит на дно древнего водоема — его берега крутые… а дальше пойма Селенги. В 92 году похожее видение было — у холма, где Дворец культуры, у его огромной лестницы — я вижу тоже летний день и небо — с пейзажем, уходящим на восток.
— Да, я там была. Но ты не помнишь, что не только видел меня. Мы и разговаривали… мы звали тебя вперед. Тебе подобные должны были тогда, на рубеже эпох придти во власть.
— Мне же было всего 13 лет тем летом…
— Я говорю о состоянии дел в тонком мире. Власть действительно должна принадлежать венценосным «младенцам».
— Но ее у меня не было…
— Могла быть власть. Ты не помнишь, но мы тогда кричали… я кричала тебя сквозь слезы, что решается в этот момент все в жизни. Это поворотный момент в истории твоего города… Но мы упустили власть…
— Ты упоминаешь о событиях, которых не помню… правда чувствую кое-что. А это как будто даже видел — как ты кричала мне сквозь слезы, что счас либо конец — прозябание, либо мы берем власть в этой жизни ее богатства… был какой-то выбор — но не помню. В моей жизни не было такого, но ощущение четкое…
— Это отображение борьбы твоей мамы с жизнью… Осенью 1992 года она от тебя скрывала, что редактор ей предложил войти в редакцию новой газеты «Ночной Забайкальск», но она отказалась. А сомнениями поделилась с тобой спустя почти 20 лет. Если бы ваша жизнь по другому руслу… Это и был поворотный момент, когда такие как ты, твоя мать, не прошли во власть…
— И что делать? — Элви потупил взор.
Клава встала напротив него — ветер выбил пару прядей из причёски и они развевались у ее щеки.
— Я назвала тебя венценосным младенцем, хотя ты уже не юн — спустя четверть века после точки бифуркации. Но ты маргинал — ты не удел. Ты неуклюж. Но при том ты один из Лучших. И потому ты достоин власти.
С этими словами Клава взяла в руки венец, невесть как оказавшийся у нее, и вознесла его на голову Элви:
— Пойми. Речь идет о тонком мире. Здесь мы тебя короновали — там, в материальном мире, произойдут изменения — мы даже еще точно не знаем, какие. Но — жди событий».

В вышеприведенном рассказе задается вопрос, почему маргиналы не взяли власть в 1991-1992 годах?

Почему этот не возможный, казалось бы, шанс был тогда реален, объясняет отрывок из повести ташкентского фантаста Владимира Васильева, из его продолжения «Улитки на склоне братьев Стругацких под названием «Тень улитки»:
» — Но я же был директором! — возразил он вслух.
— Да, как оказалось — при временном отсутствии какого бы то нибыло порядка, в промежутке между старым и новым» .


Ричард Олдингтон в своем первом, самом лучшем, романе «Смерть героя» подчеркнул: «Сколько-нибудь настоящая книга всегда возникает прямо из жизни и писать ее надо собственной кровью».
Почему 2000-е годы стали трагедией для части населения нашей страны, написано в моем исследовании «Голос молчащего слоя» (приватизация ЖКХ стала трагедией для молчащего слоя.).

А встречаемый в рассказе «Гавань разбитых кораблей» термин «венценосные младенцы» взят из статьи Александра Дугина «Власть венценосных младенцев».

Удивительно, но с творчеством Дугина я познакомился довольно поздно, в начале 2016 года.
Тем не менее, еще задолго до этого в моем творчестве встречались мысли об особых способностях детей и маргиналов.

Нечто подобное проскальзывает и у других авторов, рассмотрим творчество известного советского фантаста Сергея Абрамова, повести которого я знаю с 13 лет, его сборник повестей «Однажды, вдруг, когда-нибудь».

И главный герой повести «Потому что потому» взрослый — художник, приехавший в загородный поселок, убеждается, что ему-то (несмотря на его творческую профессию) как раз и не хватает этого «сказочного» образования.

Эти «венценосные младенцы», оказываются и мудрее его и знают что-то такое, чему взрослому за всю жизнь не научиться.

Удивляет, что произведение относится к жанру фантастики, оно находится на грани с реализмом. Сказочность происходящего осознаётся главным героем, который верит и не верит необычным способностям детей из загородного поселка. Повесть можно назвать турбореализмом, реалистической фантастикой, мягкой гуманитарной фантастикой.

Мне запомнилась эта повесть, когда я учился в 8 классе, в начале 1992 года — как и первая в той книге Абрамова, купленной тогда мамой — «Однажды, вдруг, когда-нибудь». Была какая-то притягательность, ощущение неразгаданной тайны, так что спустя 11 лет после прочтения я написал о встрече под дождём, вдохновленный первой повестью из сборника — «Двое под одним зонтом» — «Ключи к апрелю» (2003). Позже этот рассказ вошел в мою повесть «Гости из лучшего мира».

Хотя экранизация повести Абрамова «Потому что потому» под названием «Сезон чудес» (80-х годов) и получилась далёкой от оригинала, но режиссеру удалось отобразить сюрреалистичность и происходящего, кудесничество. Так что еще до своего появления турбореализм нашел свое отражение даже в кинематографе.

Танцы обширной массовки создают ощущение фантасмагоричности, ведь псевдопиратские морские костюмы танцующих в тельняшках напоминают массовые танцевальные сцены в экранизации другого, тоже фантастического, произведения — «Остров погибших кораблей» Александра Беляева.


«Подростковый романтизм… вера в добро, мечты о «прекрасном принце/прекрасной даме» — все это не наивные штампы… Именно подростки несут в себе тайную память о том, как должны обстоять дела в нормальном традиционном обществе, где взрослая жизнь не скучная рутина, а непрерывное соучастие в мифе, в сказочной реальности». (А. Г. Дугин. Крестовый поход детей).

О важности сна и сноподобных состояний пишет Дугин, характеризуя современных подростков: «К 12 годам это уже, как правило, законченные взрослые, неисправимые циничные идиоты, без грез и видений, без тонких предчувствий и мудрой веры в чудо, без чистой любви и внимательного вкуса к магии сна».

Итак, в годы резких изменений жизни общества, маргиналы, в том числе молодые маргиналы могут сделать резкий социальный скачок: Аркадий Гайдар в 15 лет ставший командиром и т. д.

Александр Дугин пишет: «Нормальным государством и нормальным обществом должны править дети, венценосные младенцы или, на худой конец, те, кто ближе всего стоят к детскому состоянию души — провидцы, мудрецы, святые, пророки, так же, как дети, чисто верующие во вселенную чудес и так же, как дети, сохраняющие связь с миром души, предшествующим рождению» (Дугин, «Власть венценосных младенцев).

Бывший же соратник Дугина — Лимонов высказывает созвучные ему мысли: «наиболее революционным типом личности является маргинал: странный неустроенный человек, живущий на окраине общества, талантливый изувер, фанатик. Поэт, психопат, неудачник».

То есть обществом править должны либо дети, либо маргиналы. А о последних сказано: «Неудачники (и самоучки) по знаниям всегда превосходят человека преуспевающего, ибо тому достаточно преуспевать в чем-нибудь одном, он не тратит время на прочее; а энциклопедичность — признак невезучести. Чем больше вошло кому-то в голову, тем меньше у него вышло в реальной жизни» (Умберто Эко. «Нулевой номер»).

Такая характеристика маргиналов (интеллект) должна стоять на первом месте, чем собственно маргинальность, ибо маргиналами могут быть банальные алкоголики и прочие асоциальные элементы, знания (интеллект) которых как правило даже намного ниже «прогнивших» чиновников — серых людей, не дающих, согласно законам Паркинсона, восходить наверх талантливым людям.

Кстати, после революции 1917 года в России именно такие наглые и необразованные Швондеры и Шариковы полезли наверх, как иронически описано Булгаковым в «Собачьем сердце». То есть, в революцию выдвигаются быстро вверх отнюдь не только образованные молодые наполеоны (как известно, Бонопарт еще до 30 лет стал одним из самых популярных генералов революционной Франции, затем первым консулом — фактически диктатором, а собственно императором — в 31 год).

Из всего вышеизложенного вытекает парадоксальный с обычной точки зрения тезис: Мы станем ближе к социальному идеалу в случае резкого изменения привычного общества, когда в оставшихся населенных оазисах путем самоорганизации населения возникнет нечто, напоминающее коммуны. Анархический идеал? Похоже на то.

Александр Дугин пишет: «Труд должен стать следствием изобилия радостных созидательных сил души, увлекательной игрой, легкой, захватывающей, бескорыстной, свободной. Но для этого необходимо совершить переворот, привести к власти людей с детским сознанием, с детской наивностью, детской мудростью».

Именно такое состояние и отношение к труду описано мной в повести» Кого на Земле надо спасать?» («Крах мира гоблинов» ):
«Вспоминая потом те дни, я понимаю, что оказался в каком-то подобии пансионата. Часть молодых людей жила в других комнатах, похожих на мою. Часть — приходила, чтобы с нами пообщаться и поработать в хозяйстве этого двухэтажного здания».

А Клава в «Гавани разбитых кораблей» говорит: «Ведь это тонкий мир. Многие вещи, происходящие в реальном мире, здесь воплощаются».

Как пишет Дугин, «Взрослые обязаны изучать в высших учебных заведениях мифы и сказки, сдавать экзамены на чудеса и видения, слушаться непредсказуемых ассоциаций и велений многомерной безграничной любви».