В мартовский полдень, когда синее небо пустыни выцвело от набирающего силу солнца, в восточные ворота Бухары входил оборванный дервиш: видавший виды полосатый халат, чалма, перемётная сумка за плечами. Следом за ним через ворота проехали на ишаках еще двое гостей древнего города.
Дервиш стал приближаться к одноэтажным глинобитным домам и заметил небольшой прямоугольный колодец.
К полудню навалилась настоящая жара, так что дервиш решил освежиться. Волоча уставшие от долгой дороги ноги, он направился к колодцу.
Из-за его спины с гиканьем вырвались вперед двое на ишаках. У колодца они спешились: худощавый мужчина в ватном халате и тюбетейке и мальчишка лет двенадцати – по виду дехкане. Подросток принялся проворно набирать воду в меха и перекинул их через спину ишака, затем пристроил к колодцу емкость со второго ишака.
У мальчишки дервиш и попросил воды на узбекском языке. Мальчик звонко выкрикнул непонятную фразу: «Турку зандоним!»
Дервиш выразительно потряс флягой, но мальчик был неумолим: «Турку зандоним!!», повторял он.
– По-тюркски не понимаю, – перевел эту фразу высокий дехканин в тюбетейке, причем сказал это на чистом русском языке, так что дервиш от удивления ответил тоже на русском:
– Я думал, здесь сарты живут.
– Нет, уважаемый. В Бухаре большинство населения говорит на фарси. Сударь, к чему этот маскарад?! Здесь еще нет большевиков!
Через час в пустом зале ресторана русской гостиницы беседовали двое. Бывший дервиш – умытый и переодетый в пиджачную пару, – сидел за столиком напротив дехканина, облачившегося вместо халата во френч и уже без тюбетейки.
– Анатолий, откуда вы знаете узбекский? – спросил мнимый дехканин бывшего дервиша.
– Я в Ташкенте всю жизнь прожил, — ответил мужчина в пиджаке. — Сергей, не удивляйтесь. Мой отец приехал в Туркестан полвека назад, вскоре после завоевательных походов Кауфмана и Скобелева…
– Тогда в Ташкенте тоже говорили на фарси, а сейчас – лишь на узбекском, потому вы и не поняли Рустама. Потомки кочевников переселяются в оазисы и даже в города…
Анатолий недовольно поморщился:
– Сергей, мы сюда приглашены, чтобы помочь эмиру держать оборону от большевиков, а не вникать в разборки разных видов туземцев…
– Зря вы, Анатолий, недооцениваете этих, как вы выразились, туземцев… знание этнографии как никогда важно для выживания последних остатков Белой гвардии. Сейчас, когда нет Белого царя, войск которого так боялись бухарцы, нас могут запросто вырезать как неверных. Участь Грибоедова вас не пугает?
К Анатолию и Сергею подошёл мальчик. На нем теперь красовалась вполне европейская матроска, но в отличие от взрослого спутника, Рустам до конца в русского так и не превратился. И дело тут не столько в обманчивой внешности, а в поведении и манере держаться – в том, что безошибочно отличает человека Востока от человека Запада…
Сергей перехватил изучающий мальчика взгляд Анатолия и ответил на его незаданный вопрос:
– Вы не ошибаетесь. Мальчик, в самом деле, нерусский. Он даже не таджик, а узбек, хотя, как вы убедились, по-узбекски ни бельмеса. Давняя традиция Степи – включать в один род всех, кто проживает на его территории, невзирая на язык. Так, Рустам относится к роду мангытов – к тому, же что и род эмира Бухары.
– Вы, я вижу, ученый.
– А вот здесь и вы проницательны! Я самый молодой профессор Томского университета. Кафедра этнографии: частые командировки в Туркестан по долгу службы. Так что этот край для меня тоже почти родной.
Летом восемнадцатого года меня позвали в Омск, во Временное Сибирское правительство… осенью того же года, нас слили со Всероссийским правительством, переехавшим из Уфы.
Едва мы успели притереться друг к другу, как нашу Омскую директорию сверг переворот. Колчак стал диктатором.
Адмирал умудрился восстановить против себя эсеров и меньшевиков и те устраивали диверсии.
Я помню Омск перед захватом его красными, — Сергей откинулся на спинку плетёного кресла и предался тяжелым воспоминаниям. — Великий отход. Масса народа в лютые сибирские морозы кинулась на восток, к Иркутску. Но моя семья решила убегать из Омска в кибитке прямо на юг, в киргизские степи…
К весне я добрался до Ташкента, но он уже оказался захвачен большевиками. Они хватали всех людей в европейской одежде, так что пришлось стать эдаким Вамбери, искавшим родню венгров в Туркестане.
Впрочем, у вас, как вижу, произошла аналогичная история с переодеванием, — Сергей усмехнулся. — С Рустамом, мальчиком-проводником, на ишаках я добрался до Бухары.
– Разные же у нас пути. Но цель одна – спасение России! – сказал Анатолий.
– России? — переспросил Сергей и оглянулся за окно, на глинобитное здание чайханы под раскидистой чинарой, над которыми вставала башня минарета. – Где здесь вы видели Русь?! – выкрикнул он, так что Рустам испуганно выглянул из-за портьеры и уселся неподалеку от своего хозяина.
– Не могу спорить, — осторожно заметил Анатолий.
– Мы захватили эти земли полвека назад… И еще через полвека их потеряем.
Я в большевиков не верю. Не удержат Туркестан. Да и вообще всю Россию. Нельзя предавать вчерашних союзников по революционной борьбе. Красные повели войну со всей образованной, с самой активной частью России. Им удалось справиться, лишь призвав самые низшие слои населения, голытьбу, которой плевать на Маркса и всё их учение, но они вместе с большевиками, пока совпадает лозунг «грабь награбленное». Но так можно удержать власть лишь на два-три поколения… а потом страна распадётся.
Всё это время мальчик сидел рядом и, как принято на Востоке, не вмешивался в беседу старших. Анатолий заметил его и спросил:
– А как к вам привязался этот юный Гаврош?
– О, это длинная история… Рустам свободно говорит по-русски, окончил туземную школу в Новой Бухаре – в Кагане.
Но давайте о деле.
Нам не хватает образованных людей. Будете моим помощником? Дело в том, что я эмиссар от армии Монстрова при правительстве эмира. Вы местный чиновник? Даже во втором поколении? Замечательно. Монстров тоже из бывших чиновников Туркестанского генерал-губернаторства. Сейчас он оказался во главе армии русских крестьян Туркестана. Я представляю его интересы…
Через два дня все формальности были улажены. Сергей Минковский вступил в должность эмиссара, а Анатолия взял под свое поручительство, и тому за должность заместителя эмиссара также был назначен оклад в золотых николаевских рублях.
Поселились они в небольшой колонии русских чиновников, рядом с Арком – древней крепостью правителей Бухары.
Прогуливаясь в обеденный перерыв по периметру высоких стен цитадели, возвышающейся над всей Бухарой, Сергей залюбовался бездонным небом над лазурью куполов городских мечетей. Синее небо поднималось перевёрнутой чашей над всем Бухарским оазисом – болотистой низиной, уместившейся вдоль протоков Зеравшана на краю пустыни…
От раздумий его отвлёк Анатолий, подошедший сзади к парапету стены:
– Извините, Сергей, раньше было как-то неудобно спрашивать…
Сергей испуганно отскочил от парапета, словно боялся, что его могли скинуть оттуда вниз.
Анатолий продолжал:
– Вы говорили, с семьей выехали на кибитке из Омска на юг, а в Бухару пришли один…
– Их вырезали басмачи, — коротко ответил Сергей.
– Ах, простите, я не знал.
– Какие-то разбойники посреди пустыни зарезали беременную старшую сестру и шурина…
– Сочувствую…
– А своей семьи у меня, слава богу, нет: мешала научная работа, постоянные командировки в Туркестан и Восточную Сибирь. Зато мне удалось стать самым молодым профессором Томского университета.
– Признаться, Сергей, я тоже стремился получить высшее образование: в четырнадцатом году даже был зачислен студентом в Казанский университет, но… началась Германская война и меня призвали на фронт.
В семнадцатом, вернувшись домой в Ташкент, я думал, больше воевать не буду.
Отец – секретарь при туркестанском генерал-губернаторе, пристроил меня писарем в окружную управу, но тут началась Гражданская война. Родителям с младшими братьями и сестрами – гимназистами, – удалось быстро эмигрировать в Маньчжурию от греха подальше.
А своей семьей я, как и вы, тоже не успел обзавестись. В наше страшное время так даже лучше… Вы сказали, ездили не только сюда, но и в Восточную Сибирь?
Сергей ответил:
– Да, я изучал связи тюрков Туркестана с их предками: монгольскими племенами, и даже нашел весьма любопытные параллели туркестанского рода мангытов – с иркутскими бурятами. У последних даже фамилия есть – Мангатхановы. К роду мангытов, кстати, принадлежит наш эмир.
Анатолий рассмеялся:
– Наш эмир Сейид Алим-хан – не очень-то похож на монгола…
Сергей добавил:
– Последний эмир Бухары прослыл поэтом и защитником нищих Бухары.
– Простите, вы сказали, последний эмир? Почему последний?
– А к чему притворяться? Это всё, – и Сергей обвёл рукой кварталы Бухары, раскинувшиеся под ними, – хроники объявленной смерти. Красные копят силы. А мы сидим и ждем, когда нас схватят и расстреляют.
Прошло полгода.
По календарю уже наступала осень, но длинное лето Туркестана и не думало уходить.
В последние дни августа война пришла и в Бухару.
Директива Ленина отправила войска Фрунзе на покорение последнего крупного оплота белых на юге.
Толстые каменные стены Бухары охраняли город от захватчиков: тюрков, арабов, монголов, узбеков Шейбани-хана, но против дальнобойной артиллерии большевиков они уже не могли защитить. Все приступы красноармейцев были успешно отбиты армией эмира, но артобстрел вёлся навесным огнем, поэтому снаряды, пролетая над несокрушимыми городскими стенами, рвались прямо в жилых домах. Толпа беженцев, собравшаяся у южных ворот, рвалась уйти в Афганистан, но эмир приказал держать все одиннадцать ворот Бухары закрытыми и оборонять город до последнего.
Канонада продолжалась четвёртый день и теперь не утихала даже ночью. Зарево пожаров подсветило небо над всей Бухарой. Так что крупнокалиберные снаряды легко пробивали стены из сырцового кирпича, слепленного из смеси навоза, соломы и глины…
Цитадель Арк бомбили с воздуха аэропланы большевиков, половина крепости уже лежала в месиве глиняных руин.
Было очевидно, что уже на следующий день Фрунзе войдёт в город. Поэтому в учреждениях белых и канцелярии эмира стояла паника.
Из квартиры эмиссара Сергея Минковского сбежала вся прислуга, и он один сжигал бумаги в камине.
Его первый заместитель стоял рядом.
Сергей признался Анатолию:
– Этой ночью эмир и его свита уходят через подземный ход. Из Бухары мы уйдем в горы на восток.
Анатолий выхватил из-за пазухи наган:
– Никуда вы не уйдёте!
– Бросьте шутить, Анатолий!
– Я не шучу. Сергей, мне жаль, но вы взяты в плен. Я агент большевиков.
– Ах, вот кого я на груди своей пригрел!
– Я воюю за новый свободный Туркестан! Вот веревка – перевяжите себе руки. Утром красноармейцы посадят вас в зиндан.
Сергей ненавидящим взглядом смотрел на Анатолия: ростом он повыше этого чиновника из Ташкента и легко мог бы его скрутить, если бы не наган в его руках…
В этот момент в проеме двери за спиной Анатолия показался Рустам с револьвером. Раздался выстрел, и большевистский шпион рухнул навзничь – из простреленной навылет головы вытекала темно-красная кровь, впитываясь в длинный ворс мангытского ковра.
– Красные в городе! – вскричал мальчик. – Они сидели у меня на хвосте.
И Сергей, не тратя лишних слов, в ту же секунду повернулся и помчался с Рустамом до черного хода. Ворота и калитка в Цитатель Арк оказались заперты, до стражи не докричаться. Возможно, они уже сбежали.
Сергей схватил мальчика на руки и подсадил его до оконца над калиткой. Худощавый, но жилистый профессор с легкостью подкинул подростка вверх. Но времени удивляться его прыти Рустаму не оставалось: разбив стекло, мальчик пролез внутрь, в комнату привратника. Там он нашёл моток бечёвки и выбросил наружу из окна веревку, по которой и взобрался Сергей.
Побродив по пустым коридорам цитадели, Сергей и Рустам нашли подземный ход из Бухары.
Еще полгода они вели партизанскую войну на землях восточной части Бухарского эмирата.
А весной двадцать первого года отряд басмачей устроил привал недалеко от города Карши. Сергей, устав от голодной басмаческой жизни, отозвал в сторону мальчика:
– Малыш, уходи сегодня ночью к красным. Ты еще мальчик. Никто и не подумает, что ты воевал…
– А вы, Сергей-джан… куда вы пойдёте?
– Надеюсь, переплыть через Амударью в Персию… и дальше на юг, в Месопотамию. А там англичане, их подмандатная территория, и – кораблем до Европы.
Прошло полвека.
По трапу самолета спускался высокий статный старик. Несмотря на убелённую сединами голову, держался он крепко – британский подданный Виктор Вишневский второй раз приезжал туристом в Советский Союз.
Старость изменила лицо когда-то самого молодого профессора Томского университета, возраст стал лучшим пластическим хирургом для бывшего министра белогвардейских правительств.
Да и нелегкие потрясения первой половины двадцатого века должны были унести еще до наступления старости почти всех, кто мог знать пенсионера из Бристоля Вишневского под его настоящим именем – Сергей Минковский.
Но вот удача! В этот раз ему разрешили доехать до Самарканда!
Сергей помнил фарси и свободно разговаривал с прохожими, с завсегдатаями чайханы.
В этих глинобитных одноэтажных зданиях, таких же как при Ходже Насреддине, до сих пор протекала неспешная жизнь таджикских общин. Как и полвека назад, они сообща решали все вопросы по благоустройству.
Советская власть провела электричество и водопровод в махалли, уничтожив антисанитарные колодцы – хаузы, бывшие рассадником личинок подкожного червя ришты.
«Мне уже далеко за семьдесят… интересно как Рустам? Если ему повезло, он должен быть в самом расцвете сил».
И словно угадав его мысли, тем же вечером к нему в номер гостиницы постучался представительного вида мужчина в сером костюме и с папкой в руках…
Нелегко было Сергею Минковскому в дородном советском чиновнике узнать подростка Рустама из далёкого двадцатого года! Но теперь Рустам Ахметович работал первым секретарем райкома и таки выучил узбекский.
– Сергей-джан! А я знал, что вы едете к нам. Именно я помог выдать разрешение на ваше посещение Самарканда.
– Честно говоря, я опасался, что тебя расстреляли красные еще в двадцать первом…
Торжественно улыбаясь, Рустам Ахметович продолжил:
– Я последний солдат Белой гвардии, Сергей Константинович! И тайный басмач в недрах советской власти! Как думаете, почему я так быстро нашел вас?
– Не понял, — пробормотал старик-эмигрант…
После сытного ужина, русский интурист вышел на гостиничный балкон, увитый плющем.
– Что-то мне душно, Рустам, — сказал он, потирая грудь под расстёгнутым воротом рубашки. – Возраст, наверно.
Рустам Ахметович потянулся следом, взглянуть на вечереющий Самарканд с высоты пятого этажа.
Глядя на такое же синее, как и полвека, назад небо Туркестана, узбекский чиновник сказал:
– Сергей-джан, Гражданская война не закончилась, пока жив ее последний солдат.
– К чему ты клонишь, Рустам?!
– Я последний солдат Белой гвардии. Силой мы Совдепию не одолели, но разрушаем изнутри. Остался десяток-другой лет выждать, когда из жизни уйдут самые упрямые из стариков в Политбюро.
– Мой мальчик, ты ничего не понял, — убелённый сединами профессор Минковский качал головой.
– Как? — удивился Рустам. — Я же предлагаю вам, Сергей-джан, сотрудничество: кучу денег. Наши подпольные цеха шьют одежду и ввозят импорт на миллионы рублей! Еще чуть-чуть и мы свергнем большевиков изнутри.
– Басмачи все-таки победили! — с горечью сказал профессор.
– Но почему вы не рады?
– Ты подлец, малыш!
– Я же вас спас в ночь перед взятием Бухары: застрелил предателя Анатолия!
– Да, он предал. Предал нас с тобой, Рустам, но не Россию. А ты всё-таки подлец…
Сергей неожиданно для своего почтенного возраста, схватил Рустама и перекинул его через перила балкона…
