1. Начинает Смерть
Ох, поминки –
чок да чок,
в домовинке
мужичок;
дуну, плюну,
сдую жизнь –
сильный, юный,
мертв ложись.
Ложись, белый,
на кровать,
день те целый
умирать;
стоны, крики
не слышны,
божьи лики
не видны.
- Говорит Солдат
И наконец закончилась война…
Мы, кажется, еще и победили…
Какие-то названия чужих
рек, городов – в реляциях, приказах.
Нам каждому – тут крестик, тут медаль,
оркестр играет, мы чеканим шаг,
последнюю обувку разбивая,
в отставку отступая –
марш! – вчистую.
И что ж там у других, когда победа
такая вот? Голодная она,
холодная… Отвоевал – и вон
с довольствия… И три гроша со мной –
ешь-пей, солдат… И старое ружье –
«без-промаха-машинка» – на плече
болтается, мундир залатан крепко.
- И снова Смерть
А я – смерть твоя такая,
здешняя, небоевая,
неказистая, и мне
во бессоннице, во сне
любо всяких прибирать –
час от часу моя рать
тяжелей земле родной;
кто куда, а мы – домой,
в тишину и глубину,
в мою вечную страну…
Мне не надо воевать,
так умею побеждать –
в добрый час, недобрый час
прибираю всяких вас,
неумелых в деле жить.
Дела этого лишить
ничего не мудрено
каждого, как суждено.
А не лучше ли в бою
запродать мне жизнь свою,
взводом, ротою полечь
под горячую картечь?..
Ты – с войны, и я – с войны,
мы друг другу не нужны.
Расплевались – кто куда,
а сойдемся – не беда.
4
Шел солдат, юнец беспечный,
сталь штыка дрожит,
шел солдат за славой вечной,
ею не добыт.
Шел солдат с войны проклятой,
пара медяков
да три раны – вот вся плата,
вот расчет каков.
Шел солдат, свистел беспечно,
позабывши стыд;
шел солдат, мешок заплечный
легок, пуст висит…
Шел солдат, куда не зная –
к дому? – дома нет;
шел солдат; за ним, петляя,
смерть брела след в след.
- Смерть продолжает свои жалобы
Я – ремесло твое бывшее, я и судьба твоя, братка.
Что же меня ты оставил, в отставку отправлен, не нужен
Родине милой и мне? На свободе-то холодно, пусто,
голодно нам – для солдата живого войны, что ли, нету?
Ты не изменщик мне, я не изменщица – что нам считаться?
Днями, ночами не вместе – мы, как ни плутаем, всё рядом.
Я – боевая подруга, подстилка, и нет чего мягче
под голову положить, чтобы спать, видеть сны золотые.
- Смерть оголодала, пусто ей
Есть чего пошамать, братка?
Открывай мешок.
Смерть, я тоже ведь солдатка,
отслужила срок.
Я отставлена, убита,
выпихнута вон
из могилы, моя свита-
полк – разогнан он.
Я теперь одна шатаюсь
по людским местам,
голошу да побираюсь
с горем пополам.
Шла по городам, по весям,
аж свело живот;
во поле и в темном лесе
мало кто живет:
старшая сестра гуляла,
прибрала, война –
от велика и до мала
съедена страна.
Мы одни с тобой, служивый,
мы в недобрый час
возвращаемся, как живы,
где не ждали нас.
7
Вот что скажу:
есть для дележу
хлеба кусок,
водки глоток,
одеяльце – укрыться,
сапог – обуться,
роса – обмыться,
вид – обернуться,
ночь – уснуть,
пройти – путь!
8 Солдат и смерть
Мало-мало, а сглодали
весь запас сухой,
семь свинцовых дожевали
пуль, сухарь седьмой
по зубам последней пылью
брызнул, хрустнул и –
дальше что? Под ватой-гнилью
не болят мои
раны, голодом привычным
не замучить нас –
сильных, стойких, горемычных –
двух в недобрый час.
9
Безлесое пространство – долгий путь
вдоль выгоревшей, выцветшей травы,
и это все нам Родина. Узнать
несложно.
Развезло пути-дороги;
связал, на шею сапоги повесил,
двумя босыми по одной земле;
а кто-то примостился на закорках,
и тащишь, тащишь и сроднился с нею.
Скажи, подруга серая моя,
есть где предел для странствия земного?
Где нас накормят, приютят, уложат…
Где мы возьмем свое, по праву что…
– Иди, солдат, неси меня, как нес
чужим, теперь на Родину. – Несу.
10
Закончили войну, как жатву в час
высокий, летний, августовский! Щедро
дарила нас
война, распахивала недра
земли под взрывом,
но боев пора
прошла, как летняя, короткая жара,
и в дне тоскливом,
ветреном, дождливом
мы как-то живы.
Час от часу нам мысли тяжелей.
Природа убывает, и за ней
взгляд тянется тревожный
высматривать туда, за угол, путь,
шагнуть
куда – шаг ложный.
Жизнь явлена во всем
язвительном характере своем
и непотребстве.
Заявлены срока всемирных бедствий
и кончены. Оставшимся в живых,
нам делать нечего, печальных дней своих
влачим печаль
в даль светлую, закиданную снегом,
куда с побегом
замедлили, и ветреный февраль
не страшен тем, кто весь круговорот
времен себе не ждет
поблажки никакой –
идет домой.
11
Двое идут,
беду волокут,
глубоки следы
под весом беды –
сквозь снег до земли
и глубже пошли, –
и не зарастут, останутся,
и тянутся, дальше тянутся.
По весне вода
встанет в колеях,
стылая вода
на моих путях,
мертвая вода –
отхлебни ее –
черная вода,
вечное питье.
- Смерть предлагает
А есть ведь те, кто живы, кто богаты,
кому сам черт не брат, кто мимо войн,
всесветных бед…
И с них мы дани брать
научимся: у каждого в дому
припрятано…
Дележ тебе и мне
будь поровну.
Чет – твой, нечетный – мой.
По-честному, братишка. - Смерть продолжает
Будет нам, браток, работа:
денег до седьмого пота
брать, таскать не дотаскать,
да и мне есть что сжевать.
Все вокруг боятся смерти,
мы им знашь чего завертим –
мы поделим род людской:
этот – твой, а этот – мой.
Если сяду в головах
у больного – дело швах:
эта доля, брат, твоя,
и пуста сегодня я.
Если в ноги кому сяду,
то жалеть того не надо –
на своих двоих пойдет
тот за мной, кому пал чет.
- Смерть продолжает
Значит, когда, если я в головах, то лечи бедолагу –
так уж и быть, отойду, уступлю. – Как лечить? – А водою.
Ковш попроси у хозяев, в него зачерпни, пошепчи что,
вынь из кармана кисет и трухи ты нашарь в нем щепотку,
сыпь, чтоб целебное было питье, стало горьким; хлебнет он –
и словно сила какая по жилам, полезная сила.
Бледность с лица, дрожь из членов питье изымает, лекарство.
И безнадежный встает, чтоб идти к сундукам, чтобы злато-
серебро ты получил, друг сердечный, а я похудею.
Если в ногах я сижу – ничего, ты к наследникам сразу:
так, мол, и так, сочтены его дни – и получишь не меньше;
я же свое заберу, свое нещечко – с грузом, с душою,
я весела отхожу от порога, со скорбью притворной;
ты – чтобы дальше от трупа, чтоб не порочить искусство.
15
Это колечко –
за человечка,
серьга из ушка –
за пожить лишка.
Надеть – обнова
за смерть отцову,
рубли – без торговли
за доли вдовьи.
- Солдат и Смерть разговаривают
Что мне над пустой водой
прошептать? – Что хочешь ври:
разругайся вдрызг со мной,
сам с собою говори;
хоть похабные слова
повторяй да распевай,
хоть считай – раз-два, раз-два,
бессловесно хоть перхай.
17
Разделили мы паству – белый-черный,
всем хватало, привык я видеть ясно
знаки смерти и жизни. От подруги
я подвоха не ждал, и воскресают
те, кому она лохмы треплет, сидя
в головах, а другие-то отходят:
шаг да шаг, да за ней – но я не видел,
кто сам-третий с солдатом и со смертью,
сколько шествует с нами, – сам я вживе
тоже, значит, водитель в ее царство…
Мы с тобою, подруга, сколько ходим
по стране – перед нами наша слава:
ждут нас, ждут в городах, встречают в весях
хлебом-солью; и радостно и страшно,
если смерть-лекарь в дом к тебе заходит,
говорит над ковшом, плескает воду.
Белый парус у нас и черный парус,
по ветрам мы под ними и летаем.
«Посмотрите!» – и люди задирают
кверху головы, в страхе и в надежде.
18
А в этом селе богато живут:
хлеба растут,
игла шьет,
торговля идет,
дома строятся,
сундуки ломятся.
А в этом селе у попа
дочь глупа,
гулять ходила –
ножки промочила,
до утра бегала,
болезнь себе сделала.
легла умирать –
скрипит кровать.
Намоленное дитятко,
не отмолить ее –
хиреет!
19
Пришли мы – сразу обступили нас,
и дергают, и дергают, торопят:
красавишна, мол, дом от церкви справа;
а мы чего – идем, куда ведут,
по сторонам глазеем… Нас торопят,
и настежь дверь – со света в полумглу
толкают; и остался у порога,
и села на кровати ноги мять –
ледышки…
- Смерть поет
А эта душа –
моя, моя,
хватит с нея
бытия,
целиком возьму,
у тела отниму,
больную приму
в свою тьму.
Слез не надо проливать
лишних, божий вышел срок –
надо смерти часть отдать:
плоть – кусок, душа – глоток.
21
Я смотрю – хороша; лежит, колышет
груди нежные, холмики такие…
Что ж ты, сука, в ногах? Она ж богачка.
Вот такая нужна мне, чтоб остаться
с нею жить-поживать: добра навалом…
А свежа, как избегнувшие смерти,
как бы заново-наново родились.
И полюбит меня, из смертной сени
ее выведшего на свет на божий.
И дадут с ней приданого навалом.
Думай, думай, солдат, твоя смекалка
не в таких выручала передрягах,
мимо смерти атаку обводила,
мимо смерти вела и отступая.
Что, сплохует сейчас? – Так есть же выход!
Ты прости меня, верная подруга:
на твое посягаю, кус хватаю
изо рта. Эй, кровать переверните
или деву – чтоб к двери головою!
Крутим-вертим – где чет твой угадаешь?
22
Ах, дело мое,
сука, гиблоё!
Говорила мне смерть,
чтобы не смел вертеть
ее!
А, пропадай все мое!
Платою многою заплачу
за то, что кручу-верчу,
запутываю прямое,
затемняю ясное –
делается живое
дело несчастное.
А, была не была!
Дева, встань,
на мене глянь!
И впрямь ожила,
взглядом ожгла!
23
Тело ли, кровать круть-верть –
отступает сука смерть,
отступает, оставляет,
своих прав не заявляет,
будто не было ее;
сон был страшный, забытье –
дева бледная проснулась
и солдату улыбнулась.
24
Вышла. – Эй, погоди! – Так уже вышла,
вышла, даже взглянуть не захотела
на меня – ни с угрозой, ни прощаться,
вышла и хлобыстнула дверь, иконы
покосились в углу, – не стала спорить
за упущенную свою добычу:
забирай, мол, хитрец, подлец. С презреньем.
Мне и лучше, что так вот распрощались.
25
Ну что, любимая, нежны твои руки,
губами я прильну – трепещут, как ветром
колеблемые лепестки твои, роза;
любовь туманит ум, болит мое сердце!
Постылого тебя и слушать мне мука:
загробных мастер дел, трупьём ты, врач, пахнешь.
Я видела тогда, во сне, твои руки
в ошметках плоти, ты меня схватил – мучить!
- Спасенная кричит
Ты –
из того,
из того,
из того
царства!
Иначе откуда,
прокуда,
у тебя
против него
знахарство,
хватило коварства,
лекарство?
Ты и твоя
подруга-змея
заманили меня,
накликали воронья,
обвели обманом,
опоили дурманом…
Требуете платы,
супостаты,
рогаты,
пархаты,
не к добру языкаты, –
а за что?
За то,
что вернули краденоё,
вернули мне мое!
Будешь ты мне
муж,
муж,
муж –
покуражусь
уж,
уж,
уж!
Посмеюсь весела –
и со мной полсела!
27
Кончено – безвредно – время жатвы;
и чужая воля тебя нудит,
добрая, родительская, клятвы
принести; и утро нас разбудит
на постели той, где в час недобрый
ты лежала, ныла, умирала,
сердце билось бедное об ребра,
огоньком ты тоненьким сгорала.
А теперь не тот огонь пылает –
медленно, бездымно, – он другою
силой пышет, он тебя сжигает
больно, долго – изгоришь со мною…
Ты теперь не та – меня полюбишь,
как бы не смогла кого другого,
слезы свои горькие осушишь,
на сердце кладя мои оковы.
28
Свадьба гуляла
невесела,
песня звучала,
в омут звала.
Вина заморские,
вина свои
пила, покорствуя,
ради любви…
Родня ворчала:
жених, мол, плох;
жена рыдала:
мол, выдал Бог!
Богатые снеди
ломят стол,
пьяные соседи
качнули пол.
Пойдем, молодая,
на дело свое,
одежды скидая,
скидая белье.
29
И зажили мы так, как жить не надо, –
на завидки, загадки добрым людям,
ставни днем закрываем – не увидят
как вдвоем нам тепло, как тесно, томно.
30
Но женщина, она на то
и женщина, чтоб изводить нам нервы,
по капле жизнь вытягивая из
жил мужниных.
Постылому в дому
мне жутко жить…
Отрава – этот воздух,
тяжолый, душный, ладанный.
Я здесь
теперь хозяин!
И где теперь, подруга,
где ты ходишь,
смерть малохольная, поживы ищешь
уже без наших штучек…
Всю неделю
идут дожди,
и кости твои ноют.
Тоскуешь обо мне?
Я здесь теперь
хозяин!
И новая война огнем взыграет,
и ненависть начнется,
и другие
пойдут под наши песни
нашу славу
превысить – сыновья мои пойдут
прочь со двора.
Я здесь теперь хозяин!
