Лекарь-смерть, или солдатская удача

Ох, поминки –
чок да чок,
в домовинке
мужичок…

1. Начинает Смерть
Ох, поминки –
чок да чок,
в домовинке
мужичок;
дуну, плюну,
сдую жизнь –
сильный, юный,
мертв ложись.

    Ложись, белый,
    на кровать,
    день те целый
    умирать;
    стоны, крики
    не слышны,
    божьи лики
    не видны.

    1. Говорит Солдат
      И наконец закончилась война…
      Мы, кажется, еще и победили…

    Какие-то названия чужих
    рек, городов – в реляциях, приказах.
    Нам каждому – тут крестик, тут медаль,
    оркестр играет, мы чеканим шаг,
    последнюю обувку разбивая,
    в отставку отступая –
    марш! – вчистую.

    И что ж там у других, когда победа
    такая вот? Голодная она,
    холодная… Отвоевал – и вон
    с довольствия… И три гроша со мной –
    ешь-пей, солдат… И старое ружье –
    «без-промаха-машинка» – на плече
    болтается, мундир залатан крепко.

    1. И снова Смерть
      А я – смерть твоя такая,
      здешняя, небоевая,
      неказистая, и мне
      во бессоннице, во сне
      любо всяких прибирать –
      час от часу моя рать
      тяжелей земле родной;
      кто куда, а мы – домой,
      в тишину и глубину,
      в мою вечную страну…

    Мне не надо воевать,
    так умею побеждать –
    в добрый час, недобрый час
    прибираю всяких вас,
    неумелых в деле жить.
    Дела этого лишить
    ничего не мудрено
    каждого, как суждено.


    А не лучше ли в бою
    запродать мне жизнь свою,
    взводом, ротою полечь
    под горячую картечь?..
    Ты – с войны, и я – с войны,
    мы друг другу не нужны.
    Расплевались – кто куда,
    а сойдемся – не беда.

    4
    Шел солдат, юнец беспечный,
    сталь штыка дрожит,
    шел солдат за славой вечной,
    ею не добыт.

    Шел солдат с войны проклятой,
    пара медяков
    да три раны – вот вся плата,
    вот расчет каков.

    Шел солдат, свистел беспечно,
    позабывши стыд;
    шел солдат, мешок заплечный
    легок, пуст висит…

    Шел солдат, куда не зная –
    к дому? – дома нет;
    шел солдат; за ним, петляя,
    смерть брела след в след.

    1. Смерть продолжает свои жалобы
      Я – ремесло твое бывшее, я и судьба твоя, братка.
      Что же меня ты оставил, в отставку отправлен, не нужен
      Родине милой и мне? На свободе-то холодно, пусто,
      голодно нам – для солдата живого войны, что ли, нету?

    Ты не изменщик мне, я не изменщица – что нам считаться?
    Днями, ночами не вместе – мы, как ни плутаем, всё рядом.
    Я – боевая подруга, подстилка, и нет чего мягче
    под голову положить, чтобы спать, видеть сны золотые.

    1. Смерть оголодала, пусто ей
      Есть чего пошамать, братка?
      Открывай мешок.
      Смерть, я тоже ведь солдатка,
      отслужила срок.

    Я отставлена, убита,
    выпихнута вон
    из могилы, моя свита-
    полк – разогнан он.

    Я теперь одна шатаюсь
    по людским местам,
    голошу да побираюсь
    с горем пополам.

    Шла по городам, по весям,
    аж свело живот;
    во поле и в темном лесе
    мало кто живет:

    старшая сестра гуляла,
    прибрала, война –
    от велика и до мала
    съедена страна.

    Мы одни с тобой, служивый,
    мы в недобрый час
    возвращаемся, как живы,
    где не ждали нас.

    7
    Вот что скажу:
    есть для дележу
    хлеба кусок,
    водки глоток,
    одеяльце – укрыться,
    сапог – обуться,
    роса – обмыться,
    вид – обернуться,
    ночь – уснуть,
    пройти – путь!

    8 Солдат и смерть
    Мало-мало, а сглодали
    весь запас сухой,
    семь свинцовых дожевали
    пуль, сухарь седьмой

    по зубам последней пылью
    брызнул, хрустнул и –
    дальше что? Под ватой-гнилью
    не болят мои

    раны, голодом привычным
    не замучить нас –
    сильных, стойких, горемычных –
    двух в недобрый час.

    9
    Безлесое пространство – долгий путь
    вдоль выгоревшей, выцветшей травы,
    и это все нам Родина. Узнать
    несложно.
    Развезло пути-дороги;
    связал, на шею сапоги повесил,
    двумя босыми по одной земле;
    а кто-то примостился на закорках,
    и тащишь, тащишь и сроднился с нею.


    Скажи, подруга серая моя,
    есть где предел для странствия земного?
    Где нас накормят, приютят, уложат…
    Где мы возьмем свое, по праву что…


    – Иди, солдат, неси меня, как нес
    чужим, теперь на Родину. – Несу.

    10
    Закончили войну, как жатву в час
    высокий, летний, августовский! Щедро
    дарила нас
    война, распахивала недра
    земли под взрывом,
    но боев пора
    прошла, как летняя, короткая жара,
    и в дне тоскливом,
    ветреном, дождливом
    мы как-то живы.


    Час от часу нам мысли тяжелей.
    Природа убывает, и за ней
    взгляд тянется тревожный
    высматривать туда, за угол, путь,
    шагнуть
    куда – шаг ложный.

    Жизнь явлена во всем
    язвительном характере своем
    и непотребстве.
    Заявлены срока всемирных бедствий
    и кончены. Оставшимся в живых,
    нам делать нечего, печальных дней своих
    влачим печаль
    в даль светлую, закиданную снегом,
    куда с побегом
    замедлили, и ветреный февраль
    не страшен тем, кто весь круговорот
    времен себе не ждет
    поблажки никакой –
    идет домой.

    11
    Двое идут,
    беду волокут,
    глубоки следы
    под весом беды –
    сквозь снег до земли
    и глубже пошли, –
    и не зарастут, останутся,
    и тянутся, дальше тянутся.


    По весне вода
    встанет в колеях,
    стылая вода
    на моих путях,
    мертвая вода –
    отхлебни ее –
    черная вода,
    вечное питье.

    1. Смерть предлагает
      А есть ведь те, кто живы, кто богаты,
      кому сам черт не брат, кто мимо войн,
      всесветных бед…
      И с них мы дани брать
      научимся: у каждого в дому
      припрятано…
      Дележ тебе и мне
      будь поровну.
      Чет – твой, нечетный – мой.
      По-честному, братишка.
    2. Смерть продолжает
      Будет нам, браток, работа:
      денег до седьмого пота
      брать, таскать не дотаскать,
      да и мне есть что сжевать.

    Все вокруг боятся смерти,
    мы им знашь чего завертим –
    мы поделим род людской:
    этот – твой, а этот – мой.


    Если сяду в головах
    у больного – дело швах:
    эта доля, брат, твоя,
    и пуста сегодня я.

    Если в ноги кому сяду,
    то жалеть того не надо –
    на своих двоих пойдет
    тот за мной, кому пал чет.

    1. Смерть продолжает
      Значит, когда, если я в головах, то лечи бедолагу –
      так уж и быть, отойду, уступлю. – Как лечить? – А водою.
      Ковш попроси у хозяев, в него зачерпни, пошепчи что,
      вынь из кармана кисет и трухи ты нашарь в нем щепотку,
      сыпь, чтоб целебное было питье, стало горьким; хлебнет он –
      и словно сила какая по жилам, полезная сила.
      Бледность с лица, дрожь из членов питье изымает, лекарство.
      И безнадежный встает, чтоб идти к сундукам, чтобы злато-
      серебро ты получил, друг сердечный, а я похудею.

    Если в ногах я сижу – ничего, ты к наследникам сразу:
    так, мол, и так, сочтены его дни – и получишь не меньше;
    я же свое заберу, свое нещечко – с грузом, с душою,
    я весела отхожу от порога, со скорбью притворной;
    ты – чтобы дальше от трупа, чтоб не порочить искусство.

    15
    Это колечко –
    за человечка,
    серьга из ушка –
    за пожить лишка.


    Надеть – обнова
    за смерть отцову,
    рубли – без торговли
    за доли вдовьи.

    1. Солдат и Смерть разговаривают
      Что мне над пустой водой
      прошептать? – Что хочешь ври:
      разругайся вдрызг со мной,
      сам с собою говори;

    хоть похабные слова
    повторяй да распевай,
    хоть считай – раз-два, раз-два,
    бессловесно хоть перхай.

    17
    Разделили мы паству – белый-черный,
    всем хватало, привык я видеть ясно
    знаки смерти и жизни. От подруги
    я подвоха не ждал, и воскресают
    те, кому она лохмы треплет, сидя
    в головах, а другие-то отходят:
    шаг да шаг, да за ней – но я не видел,
    кто сам-третий с солдатом и со смертью,
    сколько шествует с нами, – сам я вживе
    тоже, значит, водитель в ее царство…


    Мы с тобою, подруга, сколько ходим
    по стране – перед нами наша слава:
    ждут нас, ждут в городах, встречают в весях
    хлебом-солью; и радостно и страшно,
    если смерть-лекарь в дом к тебе заходит,
    говорит над ковшом, плескает воду.


    Белый парус у нас и черный парус,
    по ветрам мы под ними и летаем.
    «Посмотрите!» – и люди задирают
    кверху головы, в страхе и в надежде.

    18
    А в этом селе богато живут:
    хлеба растут,
    игла шьет,
    торговля идет,
    дома строятся,
    сундуки ломятся.

    А в этом селе у попа
    дочь глупа,
    гулять ходила –
    ножки промочила,
    до утра бегала,
    болезнь себе сделала.
    легла умирать –
    скрипит кровать.


    Намоленное дитятко,
    не отмолить ее –
    хиреет!

    19
    Пришли мы – сразу обступили нас,
    и дергают, и дергают, торопят:
    красавишна, мол, дом от церкви справа;
    а мы чего – идем, куда ведут,
    по сторонам глазеем… Нас торопят,
    и настежь дверь – со света в полумглу
    толкают; и остался у порога,
    и села на кровати ноги мять –
    ледышки…

    1. Смерть поет
      А эта душа –
      моя, моя,
      хватит с нея
      бытия,
      целиком возьму,
      у тела отниму,
      больную приму
      в свою тьму.

    Слез не надо проливать
    лишних, божий вышел срок –
    надо смерти часть отдать:
    плоть – кусок, душа – глоток.

    21
    Я смотрю – хороша; лежит, колышет
    груди нежные, холмики такие…
    Что ж ты, сука, в ногах? Она ж богачка.
    Вот такая нужна мне, чтоб остаться
    с нею жить-поживать: добра навалом…


    А свежа, как избегнувшие смерти,
    как бы заново-наново родились.
    И полюбит меня, из смертной сени
    ее выведшего на свет на божий.
    И дадут с ней приданого навалом.


    Думай, думай, солдат, твоя смекалка
    не в таких выручала передрягах,
    мимо смерти атаку обводила,
    мимо смерти вела и отступая.
    Что, сплохует сейчас? – Так есть же выход!


    Ты прости меня, верная подруга:
    на твое посягаю, кус хватаю
    изо рта. Эй, кровать переверните
    или деву – чтоб к двери головою!

    Крутим-вертим – где чет твой угадаешь?

    22
    Ах, дело мое,
    сука, гиблоё!
    Говорила мне смерть,
    чтобы не смел вертеть
    ее!
    А, пропадай все мое!


    Платою многою заплачу
    за то, что кручу-верчу,
    запутываю прямое,
    затемняю ясное –
    делается живое
    дело несчастное.


    А, была не была!
    Дева, встань,
    на мене глянь!
    И впрямь ожила,
    взглядом ожгла!

    23
    Тело ли, кровать круть-верть –
    отступает сука смерть,
    отступает, оставляет,
    своих прав не заявляет,

    будто не было ее;
    сон был страшный, забытье –
    дева бледная проснулась
    и солдату улыбнулась.

    24
    Вышла. – Эй, погоди! – Так уже вышла,
    вышла, даже взглянуть не захотела
    на меня – ни с угрозой, ни прощаться,
    вышла и хлобыстнула дверь, иконы
    покосились в углу, – не стала спорить
    за упущенную свою добычу:
    забирай, мол, хитрец, подлец. С презреньем.
    Мне и лучше, что так вот распрощались.

    25
    Ну что, любимая, нежны твои руки,
    губами я прильну – трепещут, как ветром
    колеблемые лепестки твои, роза;
    любовь туманит ум, болит мое сердце!


    Постылого тебя и слушать мне мука:
    загробных мастер дел, трупьём ты, врач, пахнешь.
    Я видела тогда, во сне, твои руки
    в ошметках плоти, ты меня схватил – мучить!

    1. Спасенная кричит
      Ты –
      из того,
      из того,
      из того
      царства!
      Иначе откуда,
      прокуда,
      у тебя
      против него
      знахарство,
      хватило коварства,
      лекарство?

    Ты и твоя
    подруга-змея
    заманили меня,
    накликали воронья,
    обвели обманом,
    опоили дурманом…

    Требуете платы,
    супостаты,
    рогаты,
    пархаты,
    не к добру языкаты, –
    а за что?
    За то,
    что вернули краденоё,
    вернули мне мое!

    Будешь ты мне
    муж,
    муж,
    муж –
    покуражусь
    уж,
    уж,
    уж!
    Посмеюсь весела –
    и со мной полсела!

    27
    Кончено – безвредно – время жатвы;
    и чужая воля тебя нудит,
    добрая, родительская, клятвы
    принести; и утро нас разбудит

    на постели той, где в час недобрый
    ты лежала, ныла, умирала,
    сердце билось бедное об ребра,
    огоньком ты тоненьким сгорала.

    А теперь не тот огонь пылает –
    медленно, бездымно, – он другою
    силой пышет, он тебя сжигает
    больно, долго – изгоришь со мною…

    Ты теперь не та – меня полюбишь,
    как бы не смогла кого другого,
    слезы свои горькие осушишь,
    на сердце кладя мои оковы.

    28
    Свадьба гуляла
    невесела,
    песня звучала,
    в омут звала.

    Вина заморские,
    вина свои
    пила, покорствуя,
    ради любви…

    Родня ворчала:
    жених, мол, плох;
    жена рыдала:
    мол, выдал Бог!

    Богатые снеди
    ломят стол,
    пьяные соседи
    качнули пол.

    Пойдем, молодая,
    на дело свое,
    одежды скидая,
    скидая белье.

    29
    И зажили мы так, как жить не надо, –
    на завидки, загадки добрым людям,
    ставни днем закрываем – не увидят
    как вдвоем нам тепло, как тесно, томно.

    30
    Но женщина, она на то
    и женщина, чтоб изводить нам нервы,
    по капле жизнь вытягивая из
    жил мужниных.
    Постылому в дому
    мне жутко жить…
    Отрава – этот воздух,
    тяжолый, душный, ладанный.

    Я здесь
    теперь хозяин!

    И где теперь, подруга,
    где ты ходишь,
    смерть малохольная, поживы ищешь
    уже без наших штучек…
    Всю неделю
    идут дожди,
    и кости твои ноют.
    Тоскуешь обо мне?

    Я здесь теперь
    хозяин!

    И новая война огнем взыграет,
    и ненависть начнется,
    и другие
    пойдут под наши песни
    нашу славу
    превысить – сыновья мои пойдут
    прочь со двора.

    Я здесь теперь хозяин!

    Новости «Пролога»