Пугается гладь ночная
звенящий шелест трамвая,
большие дома, вздыхая,
ещё один день отпускают.
Что падает с неба, то — тает,
до асфальта не долетая,
свежий воздух комками глотая,
чую ясно, что: тьма — отступает.
Я — человечен, и знаю,
что я есть: и Авель, и Каин,
когда воду жадно лакаю,
волчонка напоминаю.
И пускай за окном не светает,
меж живых, пусть, святых не бывает,
но, когда она — обнимает,
на мгновение: тьма — отступает,
но, когда она — обнимает,
вижу ясно, что тьма — отступает.
Да: несётся, не замолкая,
бестолковая песня лая,
и звенящий шелест трамвая
иногда этот лай заглушает.
Да: мать стала совсем седая,
от иллюзий меня спасая,
чай монгольский молоком доливает,
и я вижу, что: тьма — отступает.
Я люблю тебя, жизнь нагая,
о мешки кулаки обивая,
обещали блага, наебали,
и, в итоге, изгнали из Рая,
и пускай за окном не светает,
пусть испуганно лай затихает,
но, когда она обнимает,
знаю точно, что: тьма — отступает,
но, когда она обнимает,
знаю точно, что: тьма — отступает.
Воздух свежий комками глотая,
чую ясно, что: тьма — отступает.
….
С сегодняшнего квартирника в Буэнос-Айресе (22.11.24). Бар Bucarest. Ритм — Евгения Саломэ. Запись — мой братишка.
Люблю очень эту песню, обычно свои сеты завершаю ей. Такая — завершающая у меня. Жизнеутверждающая, что ли. Тьма отступает. Точно.
